2015-08-30 17:37:00
Оригинал: The New Yorker
Перевод: Newochem
У мышей C57BL/6J розовые уши, черная шерстка и длинные розовые хвосты. Выращенные для экспериментов, они обладают неблагоприятными чертами, такими, как предрасположенность к ожирению, любовь к морфию и привычка обдирать шерсть своим соседям по клетке. А ещё они алкоголики. Дорвавшись до этанола, мыши C57BL/6J привычно напиваются до такой степени, что будь они за рулем, то лишились бы прав.
Не так давно команда ученых из Темпльского университета решила воспользоваться эти чертами породы C57BL/6J, чтобы проверить свои догадки. Они собрали восемьдесят шесть мышей и поместили их в клетки из плексигласа, поодиночке и по трое. Потом им в воду добавили этанол и стали записывать происходящее на камеру.
Половине тестовых мышей было четыре недели, что по мышиным меркам является возрастом совершеннолетия. Другой половине было двенадцать недель. Когда ученые просматривали записи, то обнаружили, что в среднем молодые мыши пьют больше старых. Но сильнее выделялось то, как именно они пили. Юные C57BL/6J в одиночку пили столько же, сколько и зрелые особи. Но если у них была компания, начинался загул; в среднем они тратили на выпивку вдвое больше времени, чем одинокие самцы, и на тридцать процентов больше, чем одинокие самки.
Результаты этого исследования были опубликованы в Development Science. В своей статье они отмечали, что из-за очевидных этических проблем провести схожее исследование с людьми «было невозможно». Но, конечно же, подобные исследования проходят постоянно в менее строгой обстановке. Вам это подтвердит любой декан. Или подросток. У меня самого три сына-подростка, от которых я недавно узнала о (вероятно) веселом способе убить время — «гонке ящиков». Участники делятся на две команды и пытаются как можно быстрее осушить свой ящик пива. (Как мне сказали, для наиболее острых ощущений лучше использовать упаковку в тридцать банок).
Каждый человек переживал взросление, и исследования показали, что в размышлениях о своем прошлом люди несоразмерно часто вспоминают события, которые происходили в период от десяти до двадцати пяти лет. И всё же для взрослых разум подростков — это тайна, покрытая мраком, нечто переменчивое и недоступное. Зачем кому-то добровольно выпивать пятнадцать банок пива подряд? Как Эдвард Сорокоручка, забава, в которой к вашим рукам изолентой приматывают две бутылки эля по сорок унций (примерно 1 литр — прим. переводчик), может считаться веселой? А ведь всё связанное с такими играми относится и к тусовкам с незнакомцами, прыжкам в мелкие бассейны и ведению машины ногами. В моменты крайней злобы родители могут решить, что у их детей что-то не так с головой. И, согласно недавно вышедшим книгам о юности, они правы.
Фрэнсис Дженсен — мать, писатель и невролог. В книге «Подростковый мозг» от издательства HarperCollins, написанной в соавторстве с Эми Эллис Натт, она предлагает родителям справку, составленную с учетом новейших исследований МРТ. По её мнению, подростки страдают от мозгового аналога коротких замыканий.
«Подростковый мозг» содержит несколько таких историй, включая те, что связаны с Эндрю и Уиллом, сыновьями Дженсен. В одной из них Уилл разбил семейный Dodge. (Он не вовремя повернул налево). В другой говорится об Эндрю, его девушке и другой девушке, которая отключилась на заднем сиденье их автомобиля. Два разумных подростка надеялись на то, что она очнется, но Дженсен настояла, чтобы её отвезли в госпиталь. Там её откачали; как оказалось, она съела семнадцать порций Jell-O (сорт порошкового желатина, — прим. переводчик) или больше, вспомнить точно она не смогла. Ещё была история о Дэне Ерохине, «классном со всех сторон» парне, который одной летней ночью напился и в три часа утра перелез с друзьями через забор теннисного клуба, чтобы поплавать в бассейне. Друзья поплавали, оделись, перелезли через забор и только потом обнаружили, что Дэна с ними нет. Вернувшись, они обнаружили его плавающим в бассейне лицом вниз. (Читатели да утешатся тем, что Уилл и Эндрю пережили школу и поступили в Гарвард и Уэслианский университет соответственно).
На фронтальных долях основывается того, что порой называют исполнительной функцией мозга. Она означает планирование, осторожность и здравомыслие. В идеале фронтальные доли действуют как предохранитель для других импульсов, идущих из остальных частей мозга. Но Дженсен отмечает, что у подростков мозг всё ещё проводит связи между своими отделами. В этот процесс входит окружение аксонов миелином, что позволяет им проводить электрические импульсы. (Миелин изолирует аксоны, ускоряя импульсы). Как оказалось, связи выстраиваются с заднего мозга, а во фронтальных долях это происходит в последнюю очередь. Они полностью не выстраиваются до двадцатилетнего или даже тридцатилетнего возраста.
Тогда в дело вступают родители. «Вы должны быть фронтальными долями своих детей, пока их мозг ещё не сформировался», — пишет Дженсен. Под этим она подразумевает почти постоянное запугивание. Услышав похожую на судьбу Дэна историю, она спешит рассказать её Уиллу и Эндрю, и каждый раз, когда Уилл и Эндрю допускают промашку, она пользуется этим и напоминает, что они тоже могут оказаться в бассейне лицом вниз. (Фрэнсис вспоминает, что после того, как девушку доставили в госпиталь, она усадила Эндрю с его подругой на кухне и прочитала им лекцию об «уровне алкоголя в крови и его влияние на координацию и сознание»). Также Дженсен из принципа поставила замок на домашний бар. А когда её сыновей приглашали к друзьям, она звонила их родителям, дабы убедиться, что веселье будет под наблюдением.
Вынуждена признаться, что, слыша ужасные истории о погибших или покалеченных подростках, я рассказываю их своим сыновьям, как и Дженсен. Тем не менее я также должна отметить, что в заполненной опросами и статистикой книге нет ни одного фактического доказательства эффективности запугивания. Я могу точно сказать, что первая реакция не будет обнадеживающей. Спросив своих 16-летних близнецов, как бы они отреагировали на звонки матерям друзей и введение «сухого закона», я услышала в ответ: «Зачем вообще заводить детей, если ты будешь так поступать?»
Лоренс Штайнберг — преподаватель психологии в Темпле, отец и глава исследования пьяных мышей. Также он является автором книги «Век Возможностей: Уроки от Новой Науки Взросления» от издательства Houghton Mifflin Harcourt. Как и Дженсен, он считает, что мозг подростка отличается от нашего. Но если Дженсен винит во всем плохо соединенные фронтальные доли, то Штайнберг считает, что дело в увеличенном центре подкрепления.
Представьте себе: однажды днем вы сидите в своем офисе с комками ваты в носу. (Неважно откуда она там взялась). Кто-то в офисе приготовил целый противень печенья с шоколадной крошкой. Их аромат витает повсюду, но так как ваш нос забит, вы не замечаете его и продолжаете работать. Внезапно вы чихаете, и вата выпадает. Теперь вы чувствуете запах и мчитесь поедать печенье.
Согласно Штайнбергу, жизнь взрослых проходит с метафорической ватой в носу. А подростки, напротив, чуют запахи за сотню шагов. В детстве центр подкрепления, который иногда называют «центром удовольствия», растет; он достигает наибольшего размера в мозгу подростка, а потом уменьшается. Это увеличение центра проходит в унисон с другими переменами в ощущениях. По мере взросления детский мозг отращивает всё больше дофаминовых рецепторов. Дофамин, работающий как нейропередатчик, играет множество важных ролей в нервной системе человека, самой приятной из которых является передача удовольствия.
А это в свою очередь объясняет, почему подростки делают столько глупых вещей. Вовсе не потому, что они хуже оценивают опасность, чем более взрослые люди. Все дело в том, что потенциальная награда кажется им гораздо, гораздо больше.
У подростков, как правило, очень крепкое здоровье — крепче, чем у детей помладше. Но смертность среди них гораздо выше. Смертность среди американцев в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет почти в два раза превышает смертность американцев от года до четырех и в три раза — от пяти до четырнадцати. Главной причиной подростковой смертности являются несчастные случаи.
Штайнберг описал ситуацию как продукт эволюционного несоответствия. Чтобы найти товарищей, наши древние предки вынуждены были выходить за пределы своих натальных групп. Наградой за риск в опасной местности был секс с последующим воспроизводством, тогда как безопасное нахождение дома стоило генетического забвения. В 2015 году подростки могут найти партнеров, просто зайдя в Tinder. Тем не менее они переняли нейрофизиологию обезьян (а в какой-то степени и мышей). В этом смысле подростки все еще пробираются через тропический лес, даже когда они мчатся по тундре. Они запрограммированы на принятие рисков, так что этим они и занимаются.
Особенно это проявляется в ситуациях, когда подростки собираются вместе. Например, подросток, который ведет машину с другими подростками в ней, увеличивает свой шанс попасть в аварию в четыре раза по сравнению с тем, если бы он ехал один. (Риск попасть в аварию для взрослого, тем не менее, не зависит от присутствия в машине пассажиров). Это часто объясняют давлением со стороны сверстников: дети, как вводится, подшучивают друг над другом, пока наконец не оказываются в машине скорой помощи. Но Штайнберг, человек, который проводил всевозможные эксперименты над подростками, как людьми, так и грызунами, видит более глубокую причину. Что действительно важно, так это сам факт присутствия сверстников или даже мысль об этом.
В одном из экспериментов Штайнберг попросил субъектов сыграть в видеоигру-симулятор вождения. Он выяснил, что подростки чаще рискуют, — например, едут на желтый свет — если рядом есть их друзья, причем неважно, общался ли субъект с ними в этот момент или нет. В другом эксперименте Штайнберг говорил субъекту, что за его действиями наблюдают другие подростки в соседней комнате, хотя она была пуста. Результаты были идентичными. Но мыши, например, не могут смеяться над другими мышами или называть их слабаками. Тем не менее наличия других мышей достаточно для стимуляции рискованного поведения. Исследования по нейровизуализации показали, что, когда подростки находятся под наблюдением друзей, это активизирует центры подкрепления в мозгу. По предположениям Штайнберга, это подталкивает их к поиску вознаграждения, что приводит к таким инцидентам, как приматывание скотчем к рукам бутылок с пивом.
Мои близнецы провели большую часть августа, посещая водительские курсы в местной школе. Мы живем на западе Массачусетса, а законы штата требуют от ребенка тридцати часов занятий в классе, прежде чем ему будет позволено приступить к практике, хотя они могут подождать своего совершеннолетия и приступить сразу к практике. Мои близнецы достаточно взрослые, чтобы легально заниматься сексом в нашем штате, а вот в границах Нью-Йорка возраст согласия — 17 лет. Зато я с радостью сообщаю, что они не могут носить оружие: в Вермонте, в нескольких километрах отсюда, шестнадцатилетним можно и это. Через год, с моего разрешения, мои дети смогут вступить в армию. Но они все еще не могут голосовать, управлять погрузчиком, работать на лесопилке или покупать себе сигареты. И лишь через четыре года они смогут прийти в бар и заказать себе пива.
Невероятное переплетение законов, которые применяются к подросткам, свидетельствует о всеобщей путанице. Законодатели, кажется, не могу решить, считают ли они тинейджеров недостаточно проинформированными, слишком импульсивными или просто неуклюжими.
Вот вам для примера занятия по вождению, куда ходят мои дети. С точки зрения Штайнберга, позволять шестнадцатилетним получать права в обмен на посещение лекций и небольших практических занятий совершенно неправильно. Шестнадцатилетние — плохие водители. Их рейтинг смертельных аварий на километр в три раза выше такого рейтинга у водителей от 20 лет и почти в два раза больше, чем у 18- и 19-летних водителей. Шестнадцатилетний все еще будет представлять угрозу для общества после прослушивания (а скорее всего, в переносном смысле) тридцати часов назидательных рассказов. Они и так понимают, что вождение опасно. Проблема в том, что им слишком весело, чтобы думать об этом. Единственный способ предотвратить такое количество аварий с их участием — запретить им садиться за руль.
Минимальным возрастом для вождения, по его мнению, должно быть 18 лет.
Практически та же логика применяется по отношению к алкоголю, курению и употреблению наркотиков. Каждый год американское правительство тратит сотни миллионов долларов на общественные кампании, направленные на предупреждение подростков об опасности этих вещей. Сотни миллионов — может быть, даже миллиарды — тратятся, чтобы донести эту мысль до школьников. Результаты, мягко говоря, не впечатляют. Исследование 2006 года, проведенное Счетной палатой США, показало, что 1.6 миллиарда долларов, которое федеральное правительство выделило на антинаркотическую кампанию в медиа, направленную на молодых людей, не возымело заметного влияния. Согласно Штайнбергу, эти деньги стоило потратить на программы спортивного или художественного направления, чтобы занять подростков и держать их под постоянным наблюдением взрослых.
Даже насилие выглядит иначе через призму неврологии. Количество совершённых преступлений постепенно увеличивается, начиная с 13 лет. Пик приходится на 18 лет, а затем это количество начинает падать. Статистика, представленная в виде графика (известного как кривая возрастных преступлений), выглядит как Маттерхорн. Эта модель известна уже более века (описана она была в 1904 году Грэнвиллом Стэнли Холлом, психологом, которому порой приписывают «изобретение» термина «подросток»), и справедлива она не только в США, но везде, где собирается статистика о преступлениях.
И Штайнберг, и Дженсен сделали вывод о том, что за жестокость отвечают слабые лобные доли мозга и сверхчувствительные центры удовольствия. И оба этих ученых выступают против применения к малолетним преступником длительных сроков заключения. Штайнберг активно выступает в качестве эксперта-свидетеля по защите. Дженсен является соавтором дела 2012 года, представленного в Верховном суде, по обвинению двух 14-летних в совершении убийства. Она и ее коллеги утверждали, что «преступное поведение подростков является результатом экспериментов с рискованным поведением, но не морального отклонения, отражающего „плохой“ характер». Верховный суд в итоге постановил, что власти не имеют права подвергать несовершеннолетних пожизненному заключению без права досрочного освобождения, хотя суд может применить такое средство к убийце, если посчитает нужным.
Многие недавние инновации — автомобили, экстази, смартфоны, внедорожники, упаковки пива, полуавтоматическое оружие — усугубляют несоответствие между сознанием подростка и его окружением. Сегодня тинейджеры сталкиваются с такими соблазнами, о которых подростки ранних эпох, не говоря уже о приматах и грызунах, даже не мечтали. Они живут в мире, в котором каждая бутылка с водой содержит какие-нибудь добавки. Так что, как и предположили Дженсен и Штайнберг, они вляпываются в неприятности снова и снова.
Но возможно все это произошло со мной на следующей день после того, как один из моих близнецов врезался в почтовый ящик, и смотреть на эту проблем таким образом — все равно, что заглядывать в томограф с другого конца. Да, подростки в двадцать первом веке представляют большую опасность для окружающих, а статистически — еще большую опасность для самих себя. Но по большому счету, все это связано с тем, что другие ужасные опасности — скарлатина, дифтерия, голод, оспа, чума — отступили.
Оригинал: The New Yorker
Перевод: Newochem
Перевод: Newochem
У мышей C57BL/6J розовые уши, черная шерстка и длинные розовые хвосты. Выращенные для экспериментов, они обладают неблагоприятными чертами, такими, как предрасположенность к ожирению, любовь к морфию и привычка обдирать шерсть своим соседям по клетке. А ещё они алкоголики. Дорвавшись до этанола, мыши C57BL/6J привычно напиваются до такой степени, что будь они за рулем, то лишились бы прав.
Не так давно команда ученых из Темпльского университета решила воспользоваться эти чертами породы C57BL/6J, чтобы проверить свои догадки. Они собрали восемьдесят шесть мышей и поместили их в клетки из плексигласа, поодиночке и по трое. Потом им в воду добавили этанол и стали записывать происходящее на камеру.
Половине тестовых мышей было четыре недели, что по мышиным меркам является возрастом совершеннолетия. Другой половине было двенадцать недель. Когда ученые просматривали записи, то обнаружили, что в среднем молодые мыши пьют больше старых. Но сильнее выделялось то, как именно они пили. Юные C57BL/6J в одиночку пили столько же, сколько и зрелые особи. Но если у них была компания, начинался загул; в среднем они тратили на выпивку вдвое больше времени, чем одинокие самцы, и на тридцать процентов больше, чем одинокие самки.
Результаты этого исследования были опубликованы в Development Science. В своей статье они отмечали, что из-за очевидных этических проблем провести схожее исследование с людьми «было невозможно». Но, конечно же, подобные исследования проходят постоянно в менее строгой обстановке. Вам это подтвердит любой декан. Или подросток. У меня самого три сына-подростка, от которых я недавно узнала о (вероятно) веселом способе убить время — «гонке ящиков». Участники делятся на две команды и пытаются как можно быстрее осушить свой ящик пива. (Как мне сказали, для наиболее острых ощущений лучше использовать упаковку в тридцать банок).
Каждый человек переживал взросление, и исследования показали, что в размышлениях о своем прошлом люди несоразмерно часто вспоминают события, которые происходили в период от десяти до двадцати пяти лет. И всё же для взрослых разум подростков — это тайна, покрытая мраком, нечто переменчивое и недоступное. Зачем кому-то добровольно выпивать пятнадцать банок пива подряд? Как Эдвард Сорокоручка, забава, в которой к вашим рукам изолентой приматывают две бутылки эля по сорок унций (примерно 1 литр — прим. переводчик), может считаться веселой? А ведь всё связанное с такими играми относится и к тусовкам с незнакомцами, прыжкам в мелкие бассейны и ведению машины ногами. В моменты крайней злобы родители могут решить, что у их детей что-то не так с головой. И, согласно недавно вышедшим книгам о юности, они правы.
Фрэнсис Дженсен — мать, писатель и невролог. В книге «Подростковый мозг» от издательства HarperCollins, написанной в соавторстве с Эми Эллис Натт, она предлагает родителям справку, составленную с учетом новейших исследований МРТ. По её мнению, подростки страдают от мозгового аналога коротких замыканий.
«Размышляя о себе как о культурных, разумных взрослых, мы обязаны этим фронтальной и прифронтальной долям мозга. Но подростки задействуют эти доли не на полную. Поэтому нам не стоит удивляться историям о трагических ошибках, которые мы слушаем и читаем каждый день», — пишет она
«Подростковый мозг» содержит несколько таких историй, включая те, что связаны с Эндрю и Уиллом, сыновьями Дженсен. В одной из них Уилл разбил семейный Dodge. (Он не вовремя повернул налево). В другой говорится об Эндрю, его девушке и другой девушке, которая отключилась на заднем сиденье их автомобиля. Два разумных подростка надеялись на то, что она очнется, но Дженсен настояла, чтобы её отвезли в госпиталь. Там её откачали; как оказалось, она съела семнадцать порций Jell-O (сорт порошкового желатина, — прим. переводчик) или больше, вспомнить точно она не смогла. Ещё была история о Дэне Ерохине, «классном со всех сторон» парне, который одной летней ночью напился и в три часа утра перелез с друзьями через забор теннисного клуба, чтобы поплавать в бассейне. Друзья поплавали, оделись, перелезли через забор и только потом обнаружили, что Дэна с ними нет. Вернувшись, они обнаружили его плавающим в бассейне лицом вниз. (Читатели да утешатся тем, что Уилл и Эндрю пережили школу и поступили в Гарвард и Уэслианский университет соответственно).
На фронтальных долях основывается того, что порой называют исполнительной функцией мозга. Она означает планирование, осторожность и здравомыслие. В идеале фронтальные доли действуют как предохранитель для других импульсов, идущих из остальных частей мозга. Но Дженсен отмечает, что у подростков мозг всё ещё проводит связи между своими отделами. В этот процесс входит окружение аксонов миелином, что позволяет им проводить электрические импульсы. (Миелин изолирует аксоны, ускоряя импульсы). Как оказалось, связи выстраиваются с заднего мозга, а во фронтальных долях это происходит в последнюю очередь. Они полностью не выстраиваются до двадцатилетнего или даже тридцатилетнего возраста.
Тогда в дело вступают родители. «Вы должны быть фронтальными долями своих детей, пока их мозг ещё не сформировался», — пишет Дженсен. Под этим она подразумевает почти постоянное запугивание. Услышав похожую на судьбу Дэна историю, она спешит рассказать её Уиллу и Эндрю, и каждый раз, когда Уилл и Эндрю допускают промашку, она пользуется этим и напоминает, что они тоже могут оказаться в бассейне лицом вниз. (Фрэнсис вспоминает, что после того, как девушку доставили в госпиталь, она усадила Эндрю с его подругой на кухне и прочитала им лекцию об «уровне алкоголя в крови и его влияние на координацию и сознание»). Также Дженсен из принципа поставила замок на домашний бар. А когда её сыновей приглашали к друзьям, она звонила их родителям, дабы убедиться, что веселье будет под наблюдением.
Вынуждена признаться, что, слыша ужасные истории о погибших или покалеченных подростках, я рассказываю их своим сыновьям, как и Дженсен. Тем не менее я также должна отметить, что в заполненной опросами и статистикой книге нет ни одного фактического доказательства эффективности запугивания. Я могу точно сказать, что первая реакция не будет обнадеживающей. Спросив своих 16-летних близнецов, как бы они отреагировали на звонки матерям друзей и введение «сухого закона», я услышала в ответ: «Зачем вообще заводить детей, если ты будешь так поступать?»
Лоренс Штайнберг — преподаватель психологии в Темпле, отец и глава исследования пьяных мышей. Также он является автором книги «Век Возможностей: Уроки от Новой Науки Взросления» от издательства Houghton Mifflin Harcourt. Как и Дженсен, он считает, что мозг подростка отличается от нашего. Но если Дженсен винит во всем плохо соединенные фронтальные доли, то Штайнберг считает, что дело в увеличенном центре подкрепления.
Представьте себе: однажды днем вы сидите в своем офисе с комками ваты в носу. (Неважно откуда она там взялась). Кто-то в офисе приготовил целый противень печенья с шоколадной крошкой. Их аромат витает повсюду, но так как ваш нос забит, вы не замечаете его и продолжаете работать. Внезапно вы чихаете, и вата выпадает. Теперь вы чувствуете запах и мчитесь поедать печенье.
Согласно Штайнбергу, жизнь взрослых проходит с метафорической ватой в носу. А подростки, напротив, чуют запахи за сотню шагов. В детстве центр подкрепления, который иногда называют «центром удовольствия», растет; он достигает наибольшего размера в мозгу подростка, а потом уменьшается. Это увеличение центра проходит в унисон с другими переменами в ощущениях. По мере взросления детский мозг отращивает всё больше дофаминовых рецепторов. Дофамин, работающий как нейропередатчик, играет множество важных ролей в нервной системе человека, самой приятной из которых является передача удовольствия.
«Ничто больше не будет ощущаться так, как оно ощущалось, когда вы были подростком, будь то прогулки с друзьями, секс, мороженое, поездки в кабриолете или ваша любимая музыка», — заявляет Штайнберг
А это в свою очередь объясняет, почему подростки делают столько глупых вещей. Вовсе не потому, что они хуже оценивают опасность, чем более взрослые люди. Все дело в том, что потенциальная награда кажется им гораздо, гораздо больше.
«Мнение о том, что подростки часто рискуют из-за того, что они еще „не познали жизни“, нелепо», — пишет Штайнберг.
У подростков, как правило, очень крепкое здоровье — крепче, чем у детей помладше. Но смертность среди них гораздо выше. Смертность среди американцев в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет почти в два раза превышает смертность американцев от года до четырех и в три раза — от пяти до четырнадцати. Главной причиной подростковой смертности являются несчастные случаи.
Штайнберг описал ситуацию как продукт эволюционного несоответствия. Чтобы найти товарищей, наши древние предки вынуждены были выходить за пределы своих натальных групп. Наградой за риск в опасной местности был секс с последующим воспроизводством, тогда как безопасное нахождение дома стоило генетического забвения. В 2015 году подростки могут найти партнеров, просто зайдя в Tinder. Тем не менее они переняли нейрофизиологию обезьян (а в какой-то степени и мышей). В этом смысле подростки все еще пробираются через тропический лес, даже когда они мчатся по тундре. Они запрограммированы на принятие рисков, так что этим они и занимаются.
Особенно это проявляется в ситуациях, когда подростки собираются вместе. Например, подросток, который ведет машину с другими подростками в ней, увеличивает свой шанс попасть в аварию в четыре раза по сравнению с тем, если бы он ехал один. (Риск попасть в аварию для взрослого, тем не менее, не зависит от присутствия в машине пассажиров). Это часто объясняют давлением со стороны сверстников: дети, как вводится, подшучивают друг над другом, пока наконец не оказываются в машине скорой помощи. Но Штайнберг, человек, который проводил всевозможные эксперименты над подростками, как людьми, так и грызунами, видит более глубокую причину. Что действительно важно, так это сам факт присутствия сверстников или даже мысль об этом.
В одном из экспериментов Штайнберг попросил субъектов сыграть в видеоигру-симулятор вождения. Он выяснил, что подростки чаще рискуют, — например, едут на желтый свет — если рядом есть их друзья, причем неважно, общался ли субъект с ними в этот момент или нет. В другом эксперименте Штайнберг говорил субъекту, что за его действиями наблюдают другие подростки в соседней комнате, хотя она была пуста. Результаты были идентичными. Но мыши, например, не могут смеяться над другими мышами или называть их слабаками. Тем не менее наличия других мышей достаточно для стимуляции рискованного поведения. Исследования по нейровизуализации показали, что, когда подростки находятся под наблюдением друзей, это активизирует центры подкрепления в мозгу. По предположениям Штайнберга, это подталкивает их к поиску вознаграждения, что приводит к таким инцидентам, как приматывание скотчем к рукам бутылок с пивом.
«На самом деле эффект повышения безрассудства в кругу друзей наиболее сильный, когда подростки знают о наличии высокой вероятности того, что произойдет нечто плохое», — пишет он.
Мои близнецы провели большую часть августа, посещая водительские курсы в местной школе. Мы живем на западе Массачусетса, а законы штата требуют от ребенка тридцати часов занятий в классе, прежде чем ему будет позволено приступить к практике, хотя они могут подождать своего совершеннолетия и приступить сразу к практике. Мои близнецы достаточно взрослые, чтобы легально заниматься сексом в нашем штате, а вот в границах Нью-Йорка возраст согласия — 17 лет. Зато я с радостью сообщаю, что они не могут носить оружие: в Вермонте, в нескольких километрах отсюда, шестнадцатилетним можно и это. Через год, с моего разрешения, мои дети смогут вступить в армию. Но они все еще не могут голосовать, управлять погрузчиком, работать на лесопилке или покупать себе сигареты. И лишь через четыре года они смогут прийти в бар и заказать себе пива.
Невероятное переплетение законов, которые применяются к подросткам, свидетельствует о всеобщей путанице. Законодатели, кажется, не могу решить, считают ли они тинейджеров недостаточно проинформированными, слишком импульсивными или просто неуклюжими.
Вот вам для примера занятия по вождению, куда ходят мои дети. С точки зрения Штайнберга, позволять шестнадцатилетним получать права в обмен на посещение лекций и небольших практических занятий совершенно неправильно. Шестнадцатилетние — плохие водители. Их рейтинг смертельных аварий на километр в три раза выше такого рейтинга у водителей от 20 лет и почти в два раза больше, чем у 18- и 19-летних водителей. Шестнадцатилетний все еще будет представлять угрозу для общества после прослушивания (а скорее всего, в переносном смысле) тридцати часов назидательных рассказов. Они и так понимают, что вождение опасно. Проблема в том, что им слишком весело, чтобы думать об этом. Единственный способ предотвратить такое количество аварий с их участием — запретить им садиться за руль.
Штайнберг писал: «Если мы действительно хотим улучшить здоровье подростков, то увеличение возраста вождения — самое важное изменение в законах, которое мы можем сделать».
Минимальным возрастом для вождения, по его мнению, должно быть 18 лет.
Практически та же логика применяется по отношению к алкоголю, курению и употреблению наркотиков. Каждый год американское правительство тратит сотни миллионов долларов на общественные кампании, направленные на предупреждение подростков об опасности этих вещей. Сотни миллионов — может быть, даже миллиарды — тратятся, чтобы донести эту мысль до школьников. Результаты, мягко говоря, не впечатляют. Исследование 2006 года, проведенное Счетной палатой США, показало, что 1.6 миллиарда долларов, которое федеральное правительство выделило на антинаркотическую кампанию в медиа, направленную на молодых людей, не возымело заметного влияния. Согласно Штайнбергу, эти деньги стоило потратить на программы спортивного или художественного направления, чтобы занять подростков и держать их под постоянным наблюдением взрослых.
Даже насилие выглядит иначе через призму неврологии. Количество совершённых преступлений постепенно увеличивается, начиная с 13 лет. Пик приходится на 18 лет, а затем это количество начинает падать. Статистика, представленная в виде графика (известного как кривая возрастных преступлений), выглядит как Маттерхорн. Эта модель известна уже более века (описана она была в 1904 году Грэнвиллом Стэнли Холлом, психологом, которому порой приписывают «изобретение» термина «подросток»), и справедлива она не только в США, но везде, где собирается статистика о преступлениях.
И Штайнберг, и Дженсен сделали вывод о том, что за жестокость отвечают слабые лобные доли мозга и сверхчувствительные центры удовольствия. И оба этих ученых выступают против применения к малолетним преступником длительных сроков заключения. Штайнберг активно выступает в качестве эксперта-свидетеля по защите. Дженсен является соавтором дела 2012 года, представленного в Верховном суде, по обвинению двух 14-летних в совершении убийства. Она и ее коллеги утверждали, что «преступное поведение подростков является результатом экспериментов с рискованным поведением, но не морального отклонения, отражающего „плохой“ характер». Верховный суд в итоге постановил, что власти не имеют права подвергать несовершеннолетних пожизненному заключению без права досрочного освобождения, хотя суд может применить такое средство к убийце, если посчитает нужным.
Многие недавние инновации — автомобили, экстази, смартфоны, внедорожники, упаковки пива, полуавтоматическое оружие — усугубляют несоответствие между сознанием подростка и его окружением. Сегодня тинейджеры сталкиваются с такими соблазнами, о которых подростки ранних эпох, не говоря уже о приматах и грызунах, даже не мечтали. Они живут в мире, в котором каждая бутылка с водой содержит какие-нибудь добавки. Так что, как и предположили Дженсен и Штайнберг, они вляпываются в неприятности снова и снова.
Но возможно все это произошло со мной на следующей день после того, как один из моих близнецов врезался в почтовый ящик, и смотреть на эту проблем таким образом — все равно, что заглядывать в томограф с другого конца. Да, подростки в двадцать первом веке представляют большую опасность для окружающих, а статистически — еще большую опасность для самих себя. Но по большому счету, все это связано с тем, что другие ужасные опасности — скарлатина, дифтерия, голод, оспа, чума — отступили.
Оригинал: The New Yorker
Перевод: Newochem
No comments:
Post a Comment